Поршняков, Миклухо-Маклай и шарьяжи

 

Алексей Федорчук
18 Май 2007 г.

Вот и дошло дело до рассказа об азиатских мудрых людях. Сначала, в порядке старшинства —

   Андрей Дмитриевич Миклухо-Маклай

   Жил да был в XVII веке, во времена Богдана Хмельницкого, Ерёмы Вишневецкого и героев романа “Потоп”, один шотландец. Звали его, видимо, Майклом, а фамилия звучала похоже на МакКлей (не знаю, правда, был ли в Шотландии такой клан). Был он солдатом удачи, и в поисках своей удачи служил в войсках Речи Посполитой. Которая тогда как раз вела войну с запорожцами. Точнее, это запорожцы восстали против Польской Короны, но это другая история. А наша состоит в том, что в одной из битв попал этот шотландец в плен к запорожцам. В капусту его не порубили — то ли из гуманизму, то ли на выкуп понадеялись. Только выкупать его было некому. Так и прижился он на Сечи, духом казацким проникся, женился и детей нарожал.

   Такова семейная легенда о происхождении рода Миклухо-Маклаев. Впрочем, документально подтвержденная его история — существенно короче, и восходит к запорожскому казаку Степану Миклухе, своей доблестью при взятии Очакова (1788 год) заслужившему потомственное дворянство. Что, впрочем, не исключает и легендарной части истории.

   Род это дал Руси немало инженеров, деятелей науки и культуры. В частности, принадлежал к нему Николай Николаевич Миклухо-Маклай, который живал среди папуасов Новой Гвинеи, странствовал по Полинезии, а с острова Пасхи привез дощечки с письменами кохау-ронго-ронго. Которые и по сей день храняться в Питере — в Музее антропологии и этнографии, именем Н.Н. Миклухо-Маклая названном. И которые до сих пор не прочитаны.

   Наш же герой, Андрей Дмитриевич, приходился Н.Н. Миклухо-Маклаю кем-то вроде внучатого племянника. И был он палеонтологом. Только изучал не динозавров, а формаминифер — это такие микроскопические известковистые раковинки, некоторые из которых, впрочем, вырастали в полпальца длиной. Для некоторых отрезков геологической истории по ним можно очень точно датировать время осадконакопления. В частности, для каменноугольного и пермского периодов, которые и были распространены на Алае, в частности, в районе Хайдаркана.

   Родившись в 1914 году, Андрей Дмитриевич стал палеонтологом еще до войны — окончив геологический факультет ЛГУ в 1938 году. А потом провоевал почти всю войну. Начал лейтенантом — командиром полковой разведроты, и закончил в том же чине и звании, правда, с боевыми наградами. А в промежутке то ли дважды, то ли трижды побывал рядовым штрафбата, потом искупал кровью — и восстанавливался в звании и должности.

   Кстати, А.Д. — практически единственный из лично известных мне настоящих фронтовиков, кто чего-то рассказывал о войне. Только рассказы у него были все — с поросячим подтекстом. Не было в них ни политруков, поднимавших бойцов в атаку с красным знаменем, никто не кричал там “За Родину, за Сталина”, никто не бросался на амбразуры дотов и дзотов.

  Если кто смотрел телефильм “Штрафбат” — в нем есть эпизод, как наши и немцы забираются с двух сторон на брошенный немецкий склад. Так вот, это — один к одному из рассказов А.Д. Правда, его история закончилась вполне благополучно — подхарчившись, разошлись в разные стороны. Хотя, видимо, именно за нее А.Д. в очередной раз и угодил в штрафбат.

   И таких историй у него было — без счета. Я был совсем пацаном, когда с ним общался, но многие помню очень хорошо. Например, как его бойцы изловили языка — бывшего немецкого коммуниста (на текущий момент, естественно, нациста). Который попросил их из бывшей классовой солидарности не сдавать его по команде, а оставить. А за это он принял коммунистически-национал-социалистическое обязательство приводить из-за линии фронта языков — по требованию, когда будет нужно. Там в разведроте тоже плановое хозяйство было, требуется по плану язык — кровь из носу, но чтобы был. А если вдруг не получится? Ну а тут как бы готовый вариант в запасе.

   Так и жили, в любви и согласии — наши его американской тушенкой кормят, он языков приводит (вроде как блядей для друзей). Пока неожиданно проверка не нагрянула. Что с немцем экс-коммунистом было, неизвестно, ну а А.Д. — понятное дело: трибунал — и в штрафбат, искупать вину кровью…

   Вот такой был мужик… На всю жизнь сохранил фронтовые привычки: в поле всегда спал одетым. Кстати, исполнитель главной роли в “Штрафбате” внешне на него немного похож — такой же здоровенный, костистый.

   После войны А.Д. вернулся в ЛГУ, был облечен всеми разумными формальными регалиями типа докторской степени и профессорского звания, читал курс палеонтологии — как говорят слушавшие его, блестяще.

   Умер Миклухо-Маклай совсем молодым — лет ему было чуть за 50. Но в период между войной и смертью успел сделать очень много. И из двух его наиболее выдающихся, на мой взгляд, достижений, первое как раз с Хайдарканом и связано: это доказательство шарьяжного устройства Алайского хребта.

   Второе же его достижение имело место быть прямо в противоположном конце Союза, в Корякии: именно он первым отметил тропический характер верхнепалеозойских фораминифер этого региона, находимых в экзотических известняковых глыбах. Много лет спустя в том числе и на этом (хотя и не только на этом) возникнет концепция экзотических террейнов Северо-Востока.

   Но это совсем иная история. А пока вернёмся к первому, азиатскому этапу. И вспомним, что в этой работе был и второй герой —

   Георгий Сергеевич Поршняков

    Геолог-тектонист, доктор г.-м.наук, профессор, зав. кафедрой динамической геологии ЛГУ. Был он человеком исключительной тактичности и доброжелательности. Если А.Д. Миклухо-Маклай, будучи чрезвычайно принципиальным в научных вопросах, часто оказывался резок и даже нетерпим, то Г.С., при принципиальности не меньшей, выражал свой неодобрямс иронией. Правда, подчас столь тонкой, что, боюсь, до ее объектов она не доходила.

   Если А.Д. я помню по детским воспоминаниям и главным образом по его фронтовым байкам (они мне тогда казались очень странными), то Г.С. я знал уже и с профессиональной стороны. Его книжку, называвшуюся “Герциниды Алая и смежных районов Южного Тянь-Шаня” (издательство ЛГУ, 1973) я сразу после выхода читал ну прямо как роман. Возможно, именно она и подвигла меня бросить бичевать и идти поступать в МГУ за нормальным образованием.

   Книжка эта была издана по мотивам докторской диссертации Г.С. (защищалась в 1967). И когда несколько лет спустя в фондах Ошской экспедиции я читал уже саму диссертацию — понял, что издан был кастрированный огрызок…

   Но пока все это впереди — и диссертации, и книги, и звания с регалиями. А сначала — Финская кампания, пройденная в составе лыжного батальона, ранение, учеба в ЛГУ и работа там же — под руководством еще одного великого среднеазиатского геолога, Николая Михайловича Синицына, о котором тоже стоило бы рассказать. Однако он — герой более иного романа, да и лично встречаться с ним мне не довелось. Он погиб в авиационной катастрофе в 1960 году.

   Полевые же работы Г.С. проходили в Южной Киргизии, в рамках проводившейся в те годы среднемасштабной государственной геологической съемки (1:200 000).

   Там-то, в 1949 или 1950 году, судьба и столкнула Миклухо-Маклая и Поршнякова в районе Хайдаркана.

   Дальше рассказывать довольно сложно без употребления узкопрофессиональных идиоматических выражений.

   В качестве вводной установки позволю себе нагло сослаться на собственные статьи: об Альфреде Вегенере и о тектонике плит, из которых можно в первом приближении узнать о существовании фиксистской и мобилистской концепций развития Земли. Первая предполагала формирование структуры земной коры за счёт исключительно вертикальных перемещений геологических тел. Согласно же мобилистской концепции, определяющими в развитии земной коры были движения горизонтальные, вплоть до перемещения материков на многие тысячи километров (тот самый дрейф континентов, который придумал Альфред Вегенер).

   В те времена былинные во всем мире господствовала концепция фиксистсткая. А в нашей стране она полагалась единственным истинно марксистским учением в геологии. До политических выводов в отношении оппонентов, к чести участников дискуссии, дело не доходило, но исключить их было нельзя. Был фиксистом и учитель Поршнякова — Н.М. Синицын. Не из-за приверженности марксизму — просто в то время настоящих геологических доказательств крупномасштабных горизонтальных перемещений действительно не было. Мобилистская же концепция Вегенера базировалась на косвенных данных — геофизических, палеоклиматологических, палеонтологических…

   Так вот, именно Поршняков и Миклухо-Маклай получили первые в нашей стране прямые данные в пользу мобилизма. Доказав независимыми методами — первый чисто геологическими, второй — палеонтологическими, именно крпномасштабное горизонтальное перемещение геологического тела (т.н. шарьирование), перекрывшего собой рудную залеж — позднее она получит имя участка Нового. Их совместная статья на эту тему вышла в 1954 году — это было начало новой эпохи в геологии. Но тогда об этом никто не догадывался — потому что основные события, приведшие к смене парадигмы в геологии, происходили гораздо позднее, совсем не на земле, а на море, и не в нашей стране, а в других…

   Тем не менее, дело их не пропало. В результате работ Миклухо-Маклая и Поршнякова, в районе доказанного ими шарьяжа, правда, также много позднее — были поставлены тяжелые буровые работы, шарьяж разбурили, забурились в рудные тела, названные участком Новым. А потом, по завершении разведки и оценки запасов, это стало месторождением Новым (а Хайдарканское месторождение переименовали в Хайдарканское Рудное Поле).

   Вот тогда-то я и был последний раз на Хайдаркане — в 1977 году. Правда, не по работе: работал я тогда по другую сторону Алая, и занимались мы вовсе не ртутью, а самым презренным из металлов. А на Хайдаркан заехал в гости к коллегам-товарищам, минералогам и геохимикам, работавшим там по договору с Хайдарканской ГРП. Разумеется, с целью — водовки выпить да за жизнь потрепаться. Однако в качестве трудотерапии, заместо опохмелки, и с документацией керна чуток помог. Так что и моего труда малая толика есть в той ртути, что притекла в результате в закрома Родины. Правда, ну очень маленькая, можно сказать — незаметная. Да и ртуть та — как притекла, так и утекла. Потому как и Родина — это уже совсем другая страна…

   Однако закончим на оптимистической ноте. Потому что шарьяжная природа участка Нового — это была только первая ласточка. Поршняков продолжал работы на Алае ещё много лет. И доказал его покровное строение – результатом чего и были докторская диссертация и книжка, о которых я говорил раньше. Под их влиянием были пересмотрены инструкции по проведению государственной геологической съемке СССР именно для районов Южного Тянь-Шаня. Точнее, не пересмотрены, но в этом регионе была официально признана необязательность следования общесоюзным инструкциям. Геологические карты разрешили сопровождать не едиными, а зональными легендами. И это был просто единственный случай в истории геологической службы страны. Что это такое – рассказывать было бы очень долго, потому поверьте на слово: это было примерно то же самое, как если бы в одном отдельно взятом советском ВУЗе кроме философии марксизма-ленинизма разрешили бы преподавать неопозитивизм и неотомизм (да и Блаженного Августина в придачу).

   Интересно, что Поршняков, фактически первый мобилист Советского Союза, принял заграничную тектонику плит сразу, как она появилась – не смотря на всю слабость тогдашней геологической базы, лежащей в ее основе. И все свои силы использовал именно для того, чтобы эту самую базу нарастить. А не занимался созданием псевдособственных концепций, в омут чего тут же бросились наши великие фиксисты, срочно перековавшиеся в «физиков, борцов и патриотов». Наклепавших столько домотканных дистрибутивов… пардон, концепций с собственными названиями, что уже и припомнить трудно. И которые зачастую ничем, кроме названий, и не выделялись. Коллегам-линуксоидам это ничего не напоминает, а?

   Георгий Сергеевич Поршняков умер в 1993 году. Не то чтобы совсем уж преждевременно (год рождения – 1918), но можно было бы еще и пожить. После него остались производственные отчёты, статьи и книги, написанные блестяще с литературной точки зрения. Конечно, непрофессионалу их читать не очень легко, но коль скоро вы читаете эти строки, то, скорее всего, доверяете моему мнению в отношении литературных достоинств: так что поверьте на слово.

   Кстати, не смотря на прошедшие десятилетия, многое из написанного Поршняковым не устарело – и с фактографической, и с концептуальной стороны. Потому что он являет собой один из тех редких (в геологии) примеров сочетания блестящего полевого наблюдателя, искусного эмпирика-обобщателя и изощренного аналитика эмпирических закономерностей.

   После него остались ученики. Прямые – его школа, его ближайшие сотрудники, работавшие с ним в Киргизии. Не просто развивавшие и продвигавшие генеральную линию Великого Гуру, а дополнявшие ее принципиально новыми вещами. Это довольно сложно объяснить, проще было бы проиллюстрировать на примерах – но это потребовало бы такого количества идиоматических выражений, что у читающих это дам завяли бы уши. Так что на эту тему — как-нибудь потом и подробнее.

   Остались ученики косвенные – а это почти все геологи-съемщики, работавшие в Киргизии. Остались его выпускники-студенты, которых судьба раскидала по разным уголкам Союза (где, замечу в скобках, они подчас охреневали от пещерного уровня геологической съемки и составления легенд к картам). А кое-кому выпало ныне профессорствовать в университете Анкары, на Туречщине.

   Ну и допущу вольность числить в его учениках себя. То, чему я у него научился, осталось со мной навсегда – чем бы ни приходилось заниматься.